Гламур - Страница 52

4

Прошло три года. Студенчество – время серьезных перемен в жизни. Это период взросления, когда рвутся привычные связи детства – со школьными друзьями, с семьей. Это время, когда недавний подросток ищет свое место в новой, незнакомой компании сверстников, обретает знания и навыки, необходимые во взрослой жизни, когда полностью вызревает личность – независимое человеческое существо. Происходило все это и со мной, но одновременно и те, особые, качества тоже менялись. Я окончательно примирилась с собственной невидимостью, поняв, что она присуща мне от природы и никуда не денется.

Я снимала квартиру вместе с двумя соседками – тоже студентками из колледжа. Хотя при них я старалась оставаться видимой, все эти три года обе девушки пребывали в уверенности, что большую часть времени я провожу отдельно от них, скажем в собственной спальне. С этим пришлось смириться в первую очередь. Благодаря моим соседкам я поняла, что невидимый существует в сознании окружающих – они знают его, помнят о нем и даже воспринимают его физическое присутствие, однако попросту игнорируют его: с ним нечего делать. Соседки замечали меня только тогда, когда я сама этого хотела и прилагала усилия, а остальное время они вели себя так, будто меня нет вовсе.

В колледже было еще труднее. Само собой, я должна была не просто посещать занятия, но и быть замеченной: выполнять задания, сдавать зачеты и представлять готовые работы – в общем, требовалось ощутимое присутствие. Первый курс я продержалась, доведя себя при этом до полного изнеможения. В итоге мне удалось закрепить в сознании преподавателей факт собственного существования – но ценой здоровья. На втором курсе, по идее, должно было стать полегче, поскольку нам разрешали больше работать самостоятельно. Я выбрала общий курс коммерческой живописи, один из самых посещаемых, получив таким образом возможность затеряться в толпе студентов во время совместных занятий. И все же я постоянно находилась в жутком напряжении: быть видимой становилось все трудней, и я чувствовала себя измотанной до крайности. Я худела, страдала от приступов головной боли, меня то и дело тошнило.

Жизнь в Лондоне привела и к другим переменам. Дома я привыкла ускользать безнаказанной. В школе были дурацкие проделки и бессмысленное воровство. Но вне школы я очень быстро поняла, что легко могу смыться откуда угодно, не заплатив, что трата денег для меня – это вопрос желания. Теперь, оказавшись в Лондоне почти без средств, я потихоньку начала пользоваться этой возможностью и скоро вошла во вкус. Мало-помалу привычка превратилась в образ жизни.

Жизнь в большом городе вообще предрасполагает к пороку: и нормальному-то человеку затеряться в лондонской толпе ничего не стоит. Попав в Лондон, я всего за пару недель психологически приспособилась к переменам. Наконец-то я была по-настоящему дома! Лондон буквально создан для невидимых людей. Он усилил мою безвестность, позволив природному состоянию стать способом выживания. В Лондоне никто не обладает личностью, пока не потребуется ее удостоверить.

Я заплатила за проезд в метро лишь однажды, когда впервые села в подземку и еще не знала, как себя вести. Подавив страх перед людской толпой, я ездила в поездах и автобусах, как в личной машине с шофером, свободно проходила в театры и кино. Невидимость вдохнула в меня новую жизнь. Мне казалось, что этот мир принадлежит мне одной. Невидимая, я могла свободно бродить вдоль улиц, тенью проникать внутрь любых зданий, не боясь быть обнаруженной. Невидимость раздвигала внешние границы моего мира, сама же я оставалась надежно укрытой от посторонних глаз. Каждый день такой жизни давал мне ощущение полновластия, и я никогда не уставала от нее. Я ускользала в мир теней, лишь там находя исцеление от эмоционального и физического истощения, которое приносили мои усилия быть реальной.

Поскольку на первых порах я была слишком озабочена собственной персоной и к тому же не сразу научилась правильно смотреть, понадобилось несколько месяцев, чтобы осознать: я – не единственная. В Лондоне были, конечно, и другие невидимые, с которыми мне неизбежно предстояло встретиться.

Первой, кого я заметила, была молодая женщина примерно моего возраста. Я ждала поезда метро на станции Тоттенхем-Кортроуд и, бесцельно оглядывая платформу, случайно обратила внимание на нее. Она сидела на скамейке, привалившись спиной к керамической плитке тоннеля. Одежда на ней была грязная, выглядела она усталой, взгляд ее показался мне лихорадочным. Я решила, что она, скорее всего, больна, и в первый момент испытала желание как-то позаботиться о незнакомке. В лондонском метро, особенно зимой, болтается множество таких несчастных: бродяг, алкоголиков – одиноких, потерпевших жизненный крах, всеми брошенных и бездомных. Потом, присмотревшись к ней повнимательнее, я вдруг уловила что-то неопределенно знакомое и, невольно сжавшись, попыталась отогнать набежавшие мысли. Мне стало ясно, что в этом взъерошенном жалком создании я узнаю себя.

Внезапно она шевельнулась, выпрямилась на скамейке и уставилась прямо на меня. На ее лице отразилось мгновенное удивление, но оно тут же сменилось безразличием, и она снова отвернулась.

Она заметила меня! Но я же была невидимой, защищенной внутри своего сумеречного мира!

Я бросилась прочь, свернув в первый попавшийся переход, испугавшись того, как легко ей удалось проникнуть сквозь мое облако. Выскочив в главный вестибюль, я остановилась возле эскалаторов, в самой гуще толпы. Все спешили: одни наверх, другие вниз, чтобы вскочить в поезд. Люди двигались мимо, но никто не обращал на меня внимания, никто не замечал, будто меня и не было. Я вновь почувствовала себя уверенно и успокоилась. Страх уступил о, место любопытству. Кто была та женщина? Как ей удалось меня увидеть?